– Вообще-то, это секретная информация, и я не могу об этом распространяться.

– И не надо. Я сам тебе расскажу. Так вот, эти блюдца вылетают именно оттуда, из района Антарктиды. И немцы уже успели завести дружбу с теми, кто на них летает. Это никакие не инопланетяне, а две очень древние расы, которые обитают внутри Земли, которая на самом деле пустотела, и где скрывается другой, неведомый людям мир. Я бы тоже никогда не поверил, но мы сами там были. И немцы, которые в этом подземном мире нашли пристанище, получают от его обитателей некоторые новые, невиданные у нас технологии. Боюсь, что одна из тамошних рас предоставила им сведения, необходимые для создания бомбы.

– Ну, предположим, что все это так. Только предположим! Как мы тогда сможем этому помешать?

– У этих двух древних рас тоже есть между собой трения. И одна из них, которая обеспокоена перспективой создания бомбы, готова вступить в контакт с нашим правительством. Мы уполномочены вести от ее имени предварительные переговоры.

– Что представляет собой эта, как ты говоришь, раса?

– Они похожи на нас, только намного выше ростом, живут очень долго и знают и умеют неизмеримо больше, чем мы. Я понимаю, то, что я сейчас рассказал, звучит весьма странно. Но есть простое средство это проверить. Я могу свести с ними лично полномочных представителей правительства.

– Как и когда?

– Да хоть завтра. Их судно приземлится прямо у вас на глазах. Конечно, не на лужайке перед Белым домом – это было бы немного преждевременно, – а где-нибудь в уединенном месте за городом.

Трумэн долго сидел молча, осмысливая услышанное и напряженно размышляя, как поступить. Наконец он сказал:

– Конечно, все это звучит совершенно невероятно. Но не настолько, чтобы я мог просто отмахнуться от вашего заявления. Я переговорю кое с кем из правительства и военных, и, если ваша посудина действительно прилетит в назначенное вами время, я думаю, разговор может состояться. Позвони мне завтра, Перси, ну, скажем, в час пополудни. И имей в виду, я ставлю на тебя всю свою политическую репутацию!

* * *

Как же хорошо было наконец проснуться в чистой мягкой постели, в своей стране, в привычной обстановке! Ланселот открыл глаза, но никак не мог заставить себя подняться и долго просто лежал в кровати, наслаждаясь блаженным чувством покоя и безмятежности. Он вспомнил события вчерашнего дня. Похоже, дело идет на лад, раз уж глава влиятельного сенатского комитета обещал им свое содействие. Так что о проблемах с восстановлением на военной службе, по-видимому, можно особо не беспокоиться. Другой вопрос, как он тогда сможет вернуться во Внутриземье, где он оставил Джейн? Тут он вообразил себя в роли некоего военного атташе, в которой будет выступать, прибыв в Асгард с американским посольством. А что? Было бы совсем неплохо снова оказаться в столице атлантов, но уже не в качестве жалкого беглеца, а представителя могучего государства!

К его удивлению, Томпсона на месте не оказалось, но на столе обнаружилась от него записка: «Дорогой друг, у меня с утра есть в городе кое-какие дела, так что завтракайте без меня. Вернусь к обеду». Ну что ж, иногда полезно быть предоставленным самому себе. Надев костюм, завязав галстук и водрузив на голову купленную вчера в магазине модную фетровую шляпу с широкими полями и тремя элегантными вмятинами на тулье, он посмотрел на себя в зеркало и остался полностью доволен тем, что там увидел. Посмотрев на лежавшие на столе часы, тоже приобретенные им вчера, он увидел, что уже десять. Спустившись в ресторан, он сел за свободный столик на открытой террасе. Тут же подошел официант в форменном белом кителе с золотыми пуговицами. Ланселот заказал традиционный американский завтрак: омлет с поджаренным беконом, панкейки с кленовым сиропом и кофе. После еды он попросил принести сигару и, наслаждаясь ее ароматом, долго сидел на террасе, рассеянно наблюдая за потоком людей и машин, ежедневно протекающим по широкому руслу Пенсильвания-авеню. Погода в Вашингтоне стояла прекрасная: легкий теплый ветерок лениво шевелил листву, солнечные лучи играли на изумрудной траве, а в весеннем воздухе разливался тонкий аромат цветущих магнолий.

Уличная толпа невероятно толерантна. Составляющие ее особи заняты исключительно собой и своими делами, не обращая ровно никакого внимания на тех, кто рядом. Так продолжается до того момента, пока мужской взгляд не задержится на малую долю секунды, дольше, чем обычно, на каком-нибудь примечательном женском личике, выделив его из общего потока. Женщины реагируют на такую задержку мгновенно, каким-то шестым чувством, даже если этот взгляд брошен сбоку или сзади. Они сразу же принимают вид неприступный и оскорбленный, если уставиться на них дерзнул явно недостойный предмет, немного растерянный и удивленный, когда не избалованы вниманием, невозмутимо-победительный – те, кто знает себе цену. Лишь изредка они одарят невольного соглядатая откровенным понимающим взором, заставляющим задуматься о половинках людских душ, навеки обреченных сновать друг мимо друга, чтобы не соединиться никогда. Но элегантная дама, неторопливо прогуливающаяся по панели напротив отеля, одетая в серый приталенный жакет и узкую юбку, с кокетливой шляпкой на голове, против обыкновения, никак не реагировала на заинтересованные взоры проходивших мимо нее мужчин. Однако Ланселот вдруг обостренно почувствовал, как его мимолетный взгляд, устремленный в ее сторону, заставил объект наблюдения неуловимо замедлить движение и как бы напряженно замереть на мысленном моментальном снимке, воспринимаемом лишь каким-то необъяснимым внутренним чутьем. Такая реакция была нетипична, и он списал ее на внезапную смену обстановки и свое разыгравшееся воображение. Докурив сигару, он подозвал официанта, расплатился и решил подняться к себе, вспомнив, что забыл там свои часы. Когда он шел к своему номеру, коридор был почти пуст, только горничная убирала в соседних номерах, а ее тележка с чистым бельем стояла неподалеку. Однако как только он открыл дверь, то по мимолетному шороху и скользнувшей внутри гостиной тени сразу понял, что там кто-то есть, причем этот кто-то явно не хотел быть обнаруженным. Поэтому Ланселот сильно и резко толкнул полуоткрытую дверь на тот случай, если за ней спрятался человек. Тяжелая створка с глухим звуком ударила во что-то мягкое, и тут же за нею раздался сдавленный крик. Из спальни выскочили двое, оба в форме военной полиции, и в тот же момент он почувствовал приставленное к его затылку холодное дуло пистолета. Из-за двери выбрался еще один, подняв голову и зажимая разбитый в кровь нос.

– Лейтенант Ланселот? – спросил один из военных со знаками различия капитана. – Военная полиция корпуса морской пехоты. Вы арестованы как дезертир. Прошу не оказывать сопротивления и следовать за нами.

С этими словами он подошел ближе и, приказав протянуть вперед руки, защелкнул на запястьях Ланселота наручники. Поняв, что объяснять что-нибудь сейчас бесполезно, Ланселот решил подождать, как развернутся дальше события, и лишь попросил капитана, чтобы тот позволил ему оставить на рецепции записку для Томпсона о том, что задержан, объяснив это тем, что его друг пригласит для него адвоката. Однако полицейский в этой просьбе отказал, что не могло его не насторожить, ибо право подозреваемого на помощь защитника в Штатах еще никогда и никем не отрицалось. Когда они вышли на улицу, его усадили в подкативший черный бьюик на заднее сиденье между двумя дюжими полицейскими и неожиданно натянули на голову черный мешок. Все это его весьма озадачивало, потому что начинало напоминать не столько арест, сколько похищение. Машина рванула с места и помчалась вперед. Ланселот, хорошо зная город, попытался угадать, куда они направляются. Сначала это явно была Пенсильвания-авеню, по которой можно проехать на северо-запад, затем, кажется, пересекли по мосту Рок-крик, из чего стало понятно, что его, скорее всего, везут в Джорджтаун. Наконец машина остановилась, Ланселота вытащили наружу и, не снимая с головы мешка, повели куда-то вверх по ступеням. Когда голову освободили, он увидел, что военных полицейских рядом уже нет, а он сидит на стуле посреди хорошо обставленной комнаты какого-то особняка, где кроме него находятся еще двое атлетического вида мужчин в штатском, но явно с военной выправкой и вооруженных, поскольку пиджак под мышкой у каждого топорщился от кобуры с пистолетом. Кажется, они были полностью уверены в себе, поскольку один из них вытащил из кармана ключ и разомкнул на нем наручники.